Роман Г. Л. Олди "Восставшие из рая": традиции и новаторство
←
→
Транскрипция содержимого страницы
Если ваш браузер не отображает страницу правильно, пожалуйста, читайте содержимое страницы ниже
УДК 821.161.1 – 312.9.09
О. Н. Калениченко
Белгородский государственный институт культуры и искусств
Роман Г. Л. Олди «Восставшие из рая»: традиции и новаторство
Каленіченко О. М. Роман Г.Л. Олді «Ті, що повстали з раю»: традиції та новаторство. У статті розглядається
роман Олді «Ті, що повстали з раю» як постмодерністський твір, у якому можливо виявити майже всі специфічні
ознаки поетики літературного постмодернізму (гра реальністю, пародійний модус та ін.), а також подвійне
кодування. Подвійний код дозволяє трактувати роман Олді і як захоплюючий твір масової літератури, і як
антиутопію, що заставляє задуматися над дуже важливими духовно-філософськими проблемами, безумовно
пов’язаними з «Братами Карамазовими» Достоєвського.
Ключові слова: постмодернізм, подвійне кодування, фентезі, антиутопія, духовно-філософська
проблематика, традиції, новаторство.
Калениченко О. Н. Роман Г. Л. Олди «Восставшие из рая»: традиции и новаторство. В статье
рассматривается роман Олди «Восставшие из рая» как постмодернистское произведение, в котором
выявляются практически все основные признаки постмодернизма (игра реальностью, пародийный модус и пр.),
а также двойное кодирование. Двойной код позволяет трактовать роман Олди и как захватывающее
произведение массовой литературы, и как антиутопию, заставляющую задуматься над сложнейшими духовно-
нравственными и философскими проблемами, очевидно восходящими к «Братьям Карамазовым» Достоевского.
Ключевые слова: постмодернизм, двойной код, фэнтези, антиутопия, нравственно-философская
проблематика, традиции, новаторство.
Kalenichenko O. N. The G.L. Oldy’s novel “Rose from the paradise”: traditions and innovation. In the article the
G. L. Oldy’s novel “Rose from the paradise” as a postmodern work has been examined. In the novel almost all basics
signs of postmodernism (game with the reality, parody modus and double code). Double coding has been revealed. The
double code allows interpreting the Oldy’s novel as one of the most interesting work of the mass literature and as anti-
utopian that makes compel on the complicated spiritually-moral and philosophically problems obviously ascenting to
“Karamazov Brothers” of Dostoevsky.
Key words: postmodernism, double code, fantasy, anti-utopian, morally-philosophical problems, traditions,
innovation.
Роман Г. Л. Олди «Восставшие из рая» (1993) практически не осмыслен литературоведами,
однако представляется, что он достоин серьезного внимания, так как отражает современные
тенденции развития русской литературы.
Попытаемся доказать свою точку зрения.
Прежде всего отметим, что «Восставшие из рая» – это постмодернистский роман. Известно, что
основными признаками литературного постмодернизма являются игра реальностью и языковые игры,
интертекст, пародийный модус и фрагментарность повествования [5:764–766]. Напомним еще одну
особенность постмодернизма: его двойное кодирование. «С одной стороны, благодаря
использованию тематического материала и техники «популярного», т.е. массового уровня культуры,
произведения постмодернизма… приобретают рекламную привлекательность предмета массового
потребления для всех, даже мало просвещенных людей. С другой стороны, посредством пародийного
осмысления более ранних, преимущественно модернистских, произведений благодаря иронической
трактовке их наиболее распространенных сюжетов, приемов и техники подачи материала
постмодернизм апеллирует к самой искушенной во вкусовом отношении аудитории» [4:724].
С нашей точки зрения, Олди успешно используют этот двойной код. Так, первый уровень
«Восставших из рая» легко дешифруется как фэнтези, а на втором уровне, поднимающем
сложнейшие духовно-нравственные проблемы, писатели обращаются к жанру антиутопии. Причем,
опираясь на культурную память, Олди предлагают свое видение их жанровой сущности.
Напомним, что практически любой фэнтезийный роман основывается на «сюжетном допущении
иррационального характера. Это допущение не имеет «логической» мотивации в тексте, предполагая
существование фактов и явлений, не поддающихся, в отличие от научной фантастики,
рациональному объяснению. …В фэнтези … все возможно – боги, демоны, добрые и злые
волшебники, говорящие животные и предметы, мифологические и легендарные существа…
Миры фэнтези лишены географической и временной конкретности – события происходят в условной
реальности, «где-то и когда-то», чаще всего в параллельном мире, похожем отчасти на наш. Время в
фэнтези похоже на время мифологическое, развивающееся циклично – как и сам мир,
последовательно проходящий этапы гармоничного и хаотичного существования, перетекающие одинв другой, образуя модель повторяющегося бытия. Важен для фэнтези художественный опыт
Средневековья, эстетика рыцарского романа… Для фэнтези важен и романтический принцип
двоемирия, противопоставления мечты и реальности, а также романтический герой, как правило
одинокий… Герой обречен совершать Квест, представляющий собой не столько перемещение в
пространстве с определенной целью, сколько путь в пространстве души в поисках себя и обретения
внутренней гармонии» [1:1161–1162].
В отличие от многих зарубежных и отечественных произведений мир фэнтези Олди строится на
пересечении двух планов – «Здесь» и «Там». План романа «Здесь» имеет четкую временную и
географическую привязку – события разворачиваются в Польше в конце 80 – начале 90-х годов ХХ
века. План романа «Там» переносит читателей приблизительно на сто лет назад в параллельный мир,
отчасти похожий на наш.
Герои «Восставших из рая» – Анджей, Талька, Инга, и Бакс, – наши современники, в
повседневной жизни практики и теоретики, сталкиваются с романтикой только летом, во время
проведения отпуска, путешествуя на байдарках, занимаясь рыбной ловлей и пр. Но попав в
нестандартную ситуацию – соприкоснувшись с паутиной-туманом Переплета Зверь-Книги,
вершащего судьбы параллельного мира, герои просто вынуждены совершить Квест, представляющий
собой в романе Олди и перемещение из мира «Здесь» в мир «Там», и путь в поисках себя для
обретения внутренней гармонии:
Я не знал, зачем я иду, но зачем-то я шел наверняка.
Иначе до конца дней своих я буду видеть паутину, бояться паука и радоваться тому, что я не муха
или хотя бы не ближайшая на очереди муха. Радоваться, захлебываясь сырым и липким туманом. Я
собирался сделать хоть что-нибудь [7:169].
Оба мира «Восставших из рая», как и полагается для фэнтези, населены призраками,
привидениями, колдунами, ведьмами, оборотнями, домовыми, Неприкаянными и прочими
существами.
Время в фэнтези Олди циклично и, несомненно, образует модель повторяющегося бытия, что,
прежде всего, закрепляется кольцевой композицией. Вот начало романа:
А угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в прошлогодней хвое, и с каким-то
тихим остервенением рассуждал о шашлыках… и о многом другом, оставшемся в рюкзаках… и Талька
молчал… [7:159].
А вот начало пролога:
А угрюмый Бакс все тащился за мной, по щиколотку утопая в прошлогодней хвое, и с каким-то
тихим остервенением рассуждал о шашлыках… и о многом другом, оставшемся в рюкзаках… и Талька
молчал… [7:410].
Кроме этого, ощущение повторяющегося бытия не раз будет отмечено самими героями на
протяжении романа, прежде всего, Анджеем. Так, в начале «Восставших из рая» герою во внезапно
возникшем мираже привидится иное:
Два здоровых мужика… сидели на сырой земле и… смотрели на призрачного бородача, как тот
делает шаг к столбу со старухой…, поднимает факел над головой… и мне вдруг мерещится, что у столба
вовсе не старуха, а моя жена, оставшаяся с байдарками, а на палаче развевается широкое бело-
серебряное одеяние [7:165].
Это видение в конце романа материализуется, и его главным действующим лицом окажется сам
Анджей.
Отметим одну интересную деталь: для романа Олди не «важен художественный опыт
Средневековья», хотя об этой эпохе герои вспомнят, глядя на развернувшийся перед ними мираж:
Огромная толпа народа, словно сбежавшая массовка из плохого фильма про средневековые
крестьянские бунты… [7:164].
Увлекательно описанные приключения героев, жизнь людей за Переплетом и мир потусторонних
сил, несомненно, относятся к первому коду постмодернизма. Однако за внешне непритязательным
развлекательным сюжетом, в котором осуществляется сказочная победа Добра над Злом, отчетливо
просматривается второй сюжет, связанный с «элитарным» кодом. Его мы и попытаемся
расшифровать.
Оригинальное мироустройство, которое создал в параллельном мире Зверь-Книга, безусловно,
несет на себе черты антиутопического государства. Исследователи отметили, что «если утописты
предлагали человечеству рецепт спасения от всех социальных и нравственных бед, то антиутописты,как правило, предлагают читателю разобраться, как расплачивается простой обыватель за всеобщее
счастье» [6:38].
Как и в романе «Мы» Е. Замятина, поведение живущих за Переплетом строго ритуализированно.
Каждый знал, что и как он должен делать, чтобы всем было хорошо, чтобы все получалось, каждый
шаг был расписан в мелочах, и обыденность превращалась в церемонию. Ритуал въелся им в душу,
пропитал плоть, растворился в крови… [7:218–219].
А вот читаем у Замятина:
…Часовая Скрижаль – каждого из нас наяву превращает в стального шестиколесного героя великой
поэмы. Каждое утро, с шестиколесной точностью, в один и тот же час и в одну и ту же минуту – мы,
миллионы, встаем как один. В один и тот же час, единомиллионно, начинаем работу – единомиллионно
кончаем. И сливаясь в единое, миллионнорукое тело, в одну и ту же, назначенную Скрижалью, секунду –
мы подносим ложки ко рту и в одну и ту же секунду выходим на прогулку и идем в аудиториум, в зал
Тэйлоровских экзерсисов, отходим ко сну… [3:16].
Вместе с тем Олди отсылают читателя и к роману Ф. М. Достоевского «Братья Карамазовы».
Собственно, писатели в своем произведении моделируют ситуацию, основанную на предпосылке –
что было бы, если бы одна из идей, высказанных Иваном Карамазовым, воплотилась в жизнь. Как раз
Зверь-Книга и реализует за Переплетом идею Ивана Карамазова.
Напомним, что в главе «Бунт» герой рассказывает Алеше о мальчике, затравленном собаками.
Воздействие этой почти бесстрастно рассказанной истории так велико, что на провоцирующий
вопрос Ивана: «Ну… что же его? Расстрелять? Для удовлетворения нравственного чувства
расстрелять?» – Алеша отвечает сначала утвердительно. Сам же Иван в своем страстном монологе
заявляет:
О, по моему, по жалкому, земному эвклидовскому уму моему, я знаю лишь то, что страдание есть,
что виновных нет, что все одно из другого выходит прямо и просто, что все течет и уравновешивается, –
но ведь это лишь эвклидовская дичь, ведь я знаю же это, ведь жить по ней я не могу же согласиться! Что
мне в том, что виновных нет и что я это знаю, – мне надо возмездие, иначе ведь я истреблю себя.
И возмездие не в бесконечности где-нибудь и когда-нибудь, а здесь, уже на земле, и чтоб я его сам
увидал. Я веровал, я хочу сам и видеть… [2:273,274].
Теоретические выкладки Ивана, последовательно воплощенные Олди в сюжете «Там»
«Восставших из рая», на практике оказываются малопривлекательными: «Принявший Закон
Переплета входит в Книгу Судеб малой частицей и становится Человеком Знака, Хозяином Слова,
Господином Фразы или даже Отцом Белой Страницы. Жизнь принявшего Закон проста и приятна и
течет в положенных берегах вне зла и страданий, вне желаний и вне выбора – ибо он знает что делает
и делает то, что знает. Не совершай другому зла – и не воздастся злом тебе самому. Не совершай
подлости – и останешься чист. Не совершай… …судей можно купить. Люди могут пройти
мимо. Переплет беспристрастен и неподкупен. Поступки людские колеблют Переплет, отзываясь
большим и малым трепетом, и неизбежно воздаяние судьбы за каждый Поступок; и лишь Переплет
знает, где сокрыто доброе и где лежит злое…
Карма, – неожиданно вспомнил я [Анджей. – О. К.]. – Карма древних индусов. Закон воздаяния за
содеянное. Да воздастся каждому по делам его… Только у нас люди склонны откладывать воздаяние на
потом, на жизнь загробную или следующее перерождение, а здесь… А здесь, видимо, – Переплет.
Воздаяние скорое, неизбежное, беспристрастное и неумолимое. А главное – ЗДЕСЬ, ЗДЕСЬ и СЕЙЧАС.
О боже, каково им жить с судьбой-надзирателем за плечом? Шаг влево, шаг вправо…
– Не совершай Поступков, не покидай отведенной строки в Книге Судеб – и будет существование
твое в Переплете легким и радостным… [7:227–228].
Пресное существование, без мыслей, эмоций и переживаний, выбор роли «винтика», бегство от
поступков, стремление оставаться в рамках строго регламентированной жизни связано, с точки
зрения Олди, с природой человека и его нравственным выбором. Вот как это представлено в диалоге
Зверь-Книги и Анджея:
Я не менял судьбу [мира. – О. К.]. Я лишь материализовал ее. Я воплотил судьбу… справедливую и
неподкупную судьбу … в Переплет. И дал возможность людям отвечать за свои Поступки. Отвечать
сегодня и сейчас. А уж какой путь выберут сами люди – в конце концов, свободы выбора я их не
лишал…
– Но они почему-то выбрали единственно устраивающий вас путь, съязвил я…
– Значит, он их устраивал. Не буду врать, и меня тоже. Но выбирали-то люди, а не я… [7:248].По нашему мнению, признание Зверь-Книги из процитированного диалога непосредственно
перекликается с идеями, прозвучавшими в поэме о «Великом инквизиторе», «с жаром выдуманной»
Иваном Карамазовым:
…Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с
которым это несчастное существо рождается. Но овладевает свободой людей лишь тот, кто успокоит их
совесть. Или ты забыл, что спокойствие и даже смерть человеку дороже свободного выбора в
познании добра и зла? Вместо твердого древнего закона – свободным сердцем должен был человек
решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, – но неужели
ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и твою правду, если его угнетут
таким страшным бременем, как свобода выбора? Мы исправили подвиг твой и основали его на
чуде, тайне и авторитете. И люди обрадовались, что их вновь повели как стадо и что с сердец их снят
наконец столь страшный дар, принесший им столько муки [2:286–288].
Выявили Олди в своем романе и неоднозначность потребности человечества во «всемирном
соединении», реализовавшейся у жителей параллельного мира, как и в исповеди Великого
инквизитора, «в бесспорном общем и согласном муравейнике» [2:290].
На балконе-карнизе… стояли три Страничника. Белые-белые. … Внизу под ними, прямо на земле,
были расстелены простыни. Тоже белые-белые. А на всей этой немыслимой белизне в
своеобразном порядке стояли паломники. И одежды на паломниках были черные-черные. И
когда глубокий баритон Страничника возвысился до восклицательного порыва – все заревели в
экстатическом восторге, и это было потрясающе и противно одновременно… Мне уже хотелось
туда, к ним, – стать черным знаком на белоснежной странице, найти свое предназначенное место …
хотелось видеть то, что видели они, что отражалось в стеклянных от счастья глазах [7:231–232].
Развенчав, с помощью обращения к классике, упрощенно утилитаристский взгляд современного
человека на смысл Воздаяния и всемирного единения, писатели постарались донести до читателя
свою точку зрения, в частности – нельзя поверхностно воспринимать окружающий мир и людей, в
нем живущих:
Иному тощенькому горожанину сквозь очки в глаза заглянешь – если уметь смотреть, конечно, – а
там флаги на ветру бьются, герольды трубят, и он сам стоит в золоченых доспехах, и рука на копье не
дрожит… За каждым человеком – миры и судьбы, просто надо уметь смотреть и чаще сворачивать с
освещенного проспекта в темные переулки [7:325].
Именно поэтому потенциальные возможности охотника Аха, Тэрца с Дальних Выселок, торговца
Чумбы и других, «разбуженные» пришедшими из-за Переплета, начинают активно проявлять себя
сначала в виде мыслей («почему то – можно, а это – нельзя»), а потом и поступков. Причем Олди
предлагают достаточно простое решение софизма Ивана Карамазова – если Бога нет, то все
позволено, над которым долгое время ломал голову и Зверь-Книга:
Что хочу, то и творю – не лучший, знаешь ли вариант. Вот хочу, а не творю – и не из-за Переплета, а
из-за себя самого – это уже серьезнее. Просто, даже когда все дозволено, человек сам понимать
должен, что стоит делать, а чего – нет [7:374–375].
К концу романа мир, начертанный Зверь-Книгой, рушится, так как герои выбирают единственно
правильный путь, отказавшись стать убийцами Зверя и принеся свои жизни во имя справедливости.
Но этот поступок в мире «Там» оставляет им жизни в мире «Здесь». Такой финал «Восставших из
рая», с одной стороны, проясняет смысл названия произведения – люди не захотели жить в
кармическом раю, придуманном Зверь-Книгой, и успешно восстали против него, с другой – отличает
роман Олди от многих антиутопий, завершающихся трагически – полным поражением сил Добра,
как, например, в романе Замятина «Мы».
Итак, как видим, Олди, опираясь на культурную память, сумели создать оригинальное,
философски сложное постмодернистское произведение, отражающее новые тенденции в русской
литературе последних десятилетий (см., например, «Кысь» Т. Толстой).
Литература
1. Гопман В. Л. Фэнтези / В. Л. Гопман // Литературная энциклопедия терминов и понятий / [под
ред. А. Н. Николюкина]. — М. : НПК «Интелвак», 2003. — 1600 стб.
2. Достоевский Ф. М. : Собр. соч. : в 15 т. Т. 9 /Ф. М. Достоевский. — Л. : Наука, 1991. — 698 с.
3. Замятин Е. И. Мы : роман, повести, рассказы, пьесы, статьи и воспоминания / Евгений
Замятин. — Кишинев : Лит. артистикэ, 1989. — 640 с.4. Ильин И. П. Пастиш / И. П. Ильин // Литературная энциклопедия терминов и понятий / [под ред.
А. Н. Николюкина]. — М. : НПК «Интелвак», 2003. — 1600 стб.
5. Ильин И. П. Постмодернизм / И. П. Ильин // Литературная энциклопедия терминов и понятий /
[под ред. А. Н. Николюкина]. — М. : НПК «Интелвак», 2003. — 1600 стб.
6. Ланин Б. А. Антиутопия / Б. А. Ланин Литературная энциклопедия терминов и понятий / [под
ред. А. Н. Николюкина]. — М. : НПК «Интелвак», 2003. — 1600 стб.
7. Олди Г. Л. Бездна Голодных Глаз. Т. 3 : Восставшие из рая : [романы] / Генри Лайон Олди. —
М. : Эксмо, 2009. — 416 с.Вы также можете почитать
