The Sacred Rhetoric of Tropes and Figures (1798) from the Collection of the Russian National Library - De Gruyter
←
→
Транскрипция содержимого страницы
Если ваш браузер не отображает страницу правильно, пожалуйста, читайте содержимое страницы ниже
Chin. J. Slavic Stu. 2021; 1(1): 122–136 Елена Валерьевна Маркасова (Elena Valerievna Markasova)* «Священная риторика о тропах и фигурах» (1798) из собрания Российской национальной библиотеки The Sacred Rhetoric of Tropes and Figures (1798) from the Collection of the Russian National Library https://doi.org/10.1515/cjss-2021-2007 Published online September 8, 2021 Аннотация: «Священная риторика» 1798 года является чрезвычайно ценным источником по истории лингвистических учений не столько потому, что это трактат, содержащий наиболее подробное описание фигур речи в России XVII и XVIII вв. сколько из-за его особого статуса в русской риторической традиции. Сама идея включения фигур речи в учебные программы всегда подвергалась жесткой критике в России. В XIX в. господствовало убеждение, что для совершенствования искусства пропо- веди нет необходимости изучать фигуры речи, потому что сам Господь может вложить нужные слова в уста проповедника. Поэтому русская версия «Rhetorica Sacra» была отвергнута традицией преподавания риторики и осталась как самой полной, так и самой невостребованной риторикой в России этого периода. Русская версия этой риторики должна быть внимательно изучена и тщательно проанализирована. Рукопись с ее примечаниямм чрезвычайно интересна для истории как лингвисти- ческого, так и интеллектуального взаимодействия русской и европейской риторических традиций. «Священная риторика» была нестандартным, маргинальным текстом русского риторического канона, поэтому изучение ее истории и содержания может обогатить представления о фор- мировании лингвистики как науки. Автор благодарит за обсуждение статьи и ценные советы К.В. Суториуса (НИУ ВШЭ) и Т.В. Клубкову (СПбГУ). *Corresponding author: Елена Валерьевна Маркасова, доцент, Пекинский университет иностранных языков, Пекин, Китай, E-mail: markasovaelena@yandex.ru Open Access. © 2021 Елена Валерьевна Маркасова, published by De Gruyter. This work is licensed under the Creative Commons Attribution 4.0 International License.
«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 123 Ключевые слова: Rhetorica Sacra, история риторики, Глассий, фигура речи, грамматика Abstract: Sviashchennaya Ritorika of 1798 is an extremely valuable source for the history of linguistic studies not as much because it is the treatise that contains the most detailed description of figures of speech in Russia of the 17th and 18th cen- turies, but because its peculiar status in the Russian rhetorical canon. The very idea of including figures of speech into the curricula of religious schools has always been toughly criticized and argued about in Russia. In the 19th century Russia the belief prevailed that there was no need to study figures of speech for improving the art of sermon, because the Lord Himself could put the right words into the preacher’s mouth. Therefore, the Russian version of Rhetorica Sacra was rejected by the tradition of teaching rhetoric, to remain both the most complete and the least wanted linguistic treatise in Russia. Meanwhile, I believe that the Russian version of this rhetoric must be closely studied and thoroughly analyzed. The manuscript, with its marginalia, is extremely interesting for the history of both linguistic and intellectual interaction between the Russian and European rhetori- cal traditions. Sviashchennaya Ritorika was largely a non-standard, marginalized text on the periphery of the Russian rhetorical canon; therefore, a study of its history and content may add some very important insights to our understanding of the Russian linguistic thought formation. Keywords: Rhetorica Sacra, the history of rhetorics, Glassius, figure of speech, grammar 1 Введение Русские риторики XVII–XVIII вв. долгое время были периферией в изучении истории русской культуры, но в последней трети XX в. ситуация изменилась. Когда феномен риторичности литературы и культуры XVII– XVIII вв. оказался в центре внимания гуманитариев разных специально- стей, произошел отказ от целого ряда общих мест, характерных для пред- шествующего этапа изучения русских риторик. В частности, утратило актуальность распространенное в 1970-е – начале 1980-х годов пред- ставление об этих риториках как о вторичном, заимствованном и потому бессодержательном типе текста. Русские риторики интенсивно изучались
124 Е.В. Маркасова
на протяжении последних тридцати-сорока лет (Маслюк, 1983; Вомпер-
ский, 1988; Живов, 1996; Буланин, 2001; Лахман, 2001; Аннушкин, 2003 и
др.), однако в этой области осталось еще много неизученных и даже
неописанных источников.
Цель нашей работы – ввести в научный оборот текст «Священной
риторики о тропах и фигурах», представляющий собой перевод известного
трактата З. Глассия (Salomon Glassius, 1593–1656) с элементами авторской
переработки.
2 Характеристика рукописи
В Российской национальной библиотеке, в составе собрания Петро-
градской духовной семинарии, хранится рукопись «Священная риторика о
тропах и фигурах», датируемая 1798 г. В «Кратком отчете рукописного
отдела за 1914–1938 гг.» нет информации об оригинале и об авторе самой
риторики, поступившей в РНБ в 1928 г. Этот текст был упомянут в «Ката-
логе русских рукописных риторик XVII–XVIII вв.» (Аннушкин, 1996), но
впоследствии остался вне поля зрения филологов, изучавших историю
русской литературы, историю русского литературного языка, историю
лингвистических учений.
«Священная риторика о тропах и фигурах» – рукопись in folio в
картонном переплете, состоящая из 342 листов. Со столбца 1241
начинается указатель приведенных в тексте цитат. Указатель имеет
заглавие: «Показание мест Священнаго писания в сей книге
содержащихся». «Болшия числа, – поясняет составитель, – являют
всякой Библейской книги главу, а менша показывают всякой главы
стих». На каждой странице текст, разбитый на два столбца со сплошной
нумерацией, содержит немало авторских исправлений. Рукопись
заканчивается словами: «К славе единаго в триех лицах почитаемаго
Бога совершися июня 22 го 1798 г.». (Л. 341 об.) В соответствии с назва-
нием, риторика состоит из двух разделов: «Раздел 1. О тропах, т.е. о
переносе или перемене слов» и «Раздел 2. О украшениях, то есть фигу-
рах». Внутри разделов есть более дробное деление. Другие списки этой
риторики нам неизвестны.«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 125
3 Зависимость «Священной риторики» от
трактата «Rhetorica Sacra»
«Священная риторика» – текст, явно вторичный по отношению к трактату
известного лютеранского теолога Глассия, и характер этой зависимости еще
предстоит установить. Глассий учился на философском факультете Йен-
ского университета, был учеником, последователем и преемником Иоганна
Герхарда. В 1616 г. написал книгу «Loci communes theologici», в 1621 г. стал
профессором, преподавал иврит и греческий, с 1626 г. был доктором бого-
словия в Йенском университете. Глассий много сил отдал изучению
гебраизмов в Новом Завете, с его именем связана дискуссия пуристов и
гебраистов, продолжавшаяся более ста лет. Как отмечает С.И. Соболевский,
после того как «Друзий (Drusius), 1582 г., и Глассий (Glassius), 1623 г., дока-
зали, что язык Нового Завета наполнен (obrutus) гебраизмами Пфохен
(Pfochen) старался доказать… примерами из классических писателей, что
язык Нового Завета есть совершенно чистый греческий, что у классиков
встречаются выражения, буквально сходные с выражениями апостолов, и
что те фразы, в которых другие хотели видеть гебраизмы, вовсе не
гебраизмы, а чисто греческие фразы» (Соболевский, 2013, с. 33–34).
Христианская гебраистика активно развивалась в лютеранской
Германии, но заслуга поколения ученых (Glassius, Hackspan, Miiller, and
Schickard) заключалась не только в этом: они создавали «технический
аппарат» филологической науки. «Библия исследовалась с помощью все
более и более высокоразвитых инструментов … эта приверженность
филологическому обучению выросла из лютеранских ортодоксальных
идеалов изучения Библии»1 (Burnett, 2011, с. 461–462). Вклад Глассия
(по-следователя Флациуса) и ученых этого круга в формирование пред-
ставлений о контекстуальном анализе высоко оценили в XX в. эти труды
«предопределили дальнейшие дискуссии о концептуальных понятиях и
принципах контекстуального анализа – смысле и значении, интенции и
рецепции, а также взаимосоотнесении «контекста слов» («contextus ver-
borum») и «полного контекста» («totus contextus») – проблеме, которая
1 Together with the Reformed Christian Hebraists they diligently helped to create what van
Rooden termed the «technical apparatus» of philological knowledge by which «the Bible was
investigated with more and more highly developed tools and questions in which the scriptures
gradually came … to be treated as an ordinary text». This commitment to philological learning,
especially studying Semitic languages related to Hebrew, grew out of the Lutheran Orthodox ideals
of biblical study. (Burnett, 2011, с. 461–462).126 Е.В. Маркасова
позже будет сформулирована Шлейермахером как принцип герменевти-
ческого круга: понимание целого складывается из понимания отдельных
его частей, а понимание частей – из предварительного понимания целого»
(Богданов, 2010, с. 20).
Книга Глассия «Rhetorices Sacrae Tractatus II De Schematibus seu
Figuris» – часть фундаментального труда «Philologia Sacra», который изда-
вался поэтапно: 1623 г. – 2 книги, 1634 г. – третья и четвертая книги,
1636 г. – пятая книга. (ADB, 1879, с. 218–219). Известны семь изданий этого
сочинения. В Европе этот текст был так же хорошо известен, как «Rhetorica
Sacra» Л. да Гранада, «De eloquentia sacra et humana» Н. Коссена или «Meta-
phor of the Bible» Б. Кича.
Сама русская рукопись даже оформлена подобно оригиналу2: текст
разбит на два столбца, достаточно сличить два текста, чтобы увидеть, что
русский текст представляет собой перевод. Например, Глава I второй части
«Rhetorices sacrae tractatus…» Глассия начинается определением фигуры:
«Vox inter alia praecipue significat habitum, vestitum et ornatum corporis; per meta-
phoram autem ad habitum ornatumque orationis significandum traducta est, uti et ab
Aristotele lib. 3 Rhet. Cap. 8. Cicer in Bruto et Orat. Perfect usurpatur. Latinos σχήματoς
nomen reddidisse figura nomine, et ad orationis ornatum retulisse, quidam volunt, quod olim
histriones in Scena variis vestimenti generibus, que figura proprie dicuntur, varia orationis
genera exhibuerunt» (Glassius p. 923).
В первой главе второй части «Священной риторики» дается такой перевод:
«Речение фигуры между протчих особливо значит вид, одежду и украшение телесное; а
чрез метафору пренесено и значение вида и украшения речи, как говорит Аристотель
Кн. 3. Рит. Гл. 8. некоторые думают, что латыни имя схиматос украшения назвали
именем фигуры и приложили ко украшению речи в том последуя комедиантам,
которые во время их представления действ в различных одеждах, кои свойственно у
них называются фигуры, различныя речей роды представляли» (Стлб. 1050).
Зависимость русского текста от латинского очевидна. «Rhetorica Sacra»
послужила основой, которую составитель дополнял рассуждениями и
цитатами, как это было принято в практике создания учебников. Таким же
образом работал и Феофан Прокопович, у которого к каждой книге
риторики (полное название «Об искусстве риторическом десять книг для
просвещения российского юношества, оба вида красноречия изучающего
на благо веры и отечества, преподобным отцом Феофаном преподанные в
2 Изданий было несколько, и текст располагался по-разному. Сопоставив расположение
текста в рукописи с расположением текста в изданиях, мы предположили, что переводчик
работал с изданием 1711 г.«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 127
Киеве в знаменитой православной Академии Могилянской в год 1706»)
был основной авторитетный источник, дополняемый второстепенными
(Маркасова & Николаев, 2020, с. 7).
О том, что текст предполагалось использовать в качестве учебного,
говорит и разбор примера:
– Злата священный глад смертных сердца погубляет
– α - метонимия. Злато вместо золотых денег
– β - ирония Священный вместо проклятаго
– c - метафора Глад вместо желания
– d - синекдоха Сердце вместо человека (Священная риторика, Стлб.
1048–1049).
Первые четыре главы «Rhetorices sacrae tractatus…» имеют общее название
«De Metonymia», создатель «Священной риторики» дал отдельные названия
каждой из них: Глава 1. О метонимии вины; Глава 2. О метонимии действий
или произведения; Глава 3. О метонимии переименования подлежащаго;
Глава 4. О метонимии прилагаемаго, изявляющаго качество. Глава 5 «De
Ironia» имеет русское название «Об иронии или противоразумении и
противописании», глава 6 «De Metaphora in genere» – «О метафоре вообще».
Главы 7–8, в оригинале именуемые «De Antropopathia», в переводе названы
«О метафорах, от человека к богу переносимых» с примечанием над
строкой «О метафоре, в особности о человекострастии» и «О метафорах,
которыя от других тварей переносятся к богу». И далее:
Cap. 9. De Prosopopoeia – О метафорах, коими представляются как лица,
а они лицами не суть, сей род именуется заимословием или
вымышлением лица;
Cap. 10–13. De Metaph. Classibus – Глава 10. О метафорах, производимых от
Бога, от агглов, от неба и от стихии; Глава 11. О метафорах, которые бе-
рутся от минералов, от растениев и от животных; Глава 12. О метафорах,
кои берутся от состава человеческаго и от того, что до человека при-
надлежит (там же – «от людской различности», «от человеческих чувств»,
«от человеческих» – Е.М.); Глава 13. О метафорах, кои берутся от лиц и
священных вещей, каким-либо образом принадлежащих;
Cap. 14–17. De Synecdoche – Глава 14. О синекдохе рода; Глава 15. О
синекдохе вида; Глава 16. О синекдохе целаго и не разрушеннаго; Глава
17. О синекдохе части или члена;
Cap. 18. De Catechresi – Глава 18. О катахресисе, т.е. о противоупотреблении;
Cap. 19. De Hyperbole – Глава 19. О гиперболе, то есть о вышемерии;
Cap. 20. De Allegoria – Глава 20. О иносказании;128 Е.В. Маркасова
Cap. 21. De Proverbio – Глава 21. О притче и пословице;
Cap. 22. De Aenigmate – Глава 22. О загадке и т.д.
В тексте представлены не только переводы примеров, заимствованных у
Глассия, но и самостоятельные примеры, выбранные автором из Библии и
из художественной литературы. Невозможно установить точно, кем именно
производилась правка текста, но если принимать во внимание цвет чернил,
то можно предположить, что это сделал сам создатель рукописи. Так,
зачеркнуты некоторые упоминания и примеры из Аристофана, из
Виргилия: «К сим прилагаются и светских писателей примеры: Аристофан,
под песнь труб и Гектору, Данаю, И прехраброму Ахиллесу, и бози, и
Юпитеру…»; «Подобне и у Виргилия: И кто умолит божество Юнонино! – т.е.
Ах! Кто и пр.»
Здесь же переводчик говорит о том, что И не всегда является союзом, и
далее описывает все союзы, которые, по его мнению, возможны в этой
фигуре.
Сия соединителная частица И не толко соединяет или связует речения, но иногда и в
том, к чему она придается, нечто особливое паче протчих означает. Так же изясняет
как и сии речения особливо или наипаче должно примечать и сие: что связующая
частица И изображает иногда страсть, и бывает как междометие. (Священная
риторика. Стлб. 1076).
«Священная риторика о тропах и фигурах» насыщена отступлениями от
текста источника и комментариями переводчика. Особый интерес пред-
ставляют отступления от источника и заключенные в скобки или выне-
сенные на поля частные суждения, отражающие его личные представления о
фигурах «бесполезных», «непотребных», служащих выражению «потребнаго
смысла» или описывающих «смущенный дух беднаго человека» и др.
Например:
Pleonasmus изобилование плеонасм единаго или многих речений есть излишество
употребляется для того [чтоб сия фигура научала нас со излишеством повторять
речения, которыя бы совсем были праздныя, непотребныя и безполезныя: – зачеркнуто
автором – Е.М.] что без них ни под каким видом потребнаго смысла кажется выразить
и определить неможно. (Священная риторика. Стлб. 1077).
Почти все фигуры характеризуются с точки зрения теории пресуппозиции:
говорится о том, как писатель и читатель должны представлять себе
описываемое, какими сведениями они должны обладать, чтобы понять
фигуру речи или создать ее самостоятельно. Например, в рукописи
объясняется, какой части нет в исходном предложении:«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 129
Лук. 9, 13. Они же реша несть у нас вяшше. Токмо пять хлеб и рыбе две, аще убо не
шедше мы купим во вся люди брашна. И здесь некоеи части нет. Весма ясно есть, что
так дополнить можно: несть у нас вяшше токмо пять хлебов и две рыбе: потому не
можем мы им дати ясти, аще убо не шедше. Иоан 5, 6, 7. глагола ему {Иисус} хощеши ли
цел быти: отвеща ему недужный, ей, господи, человека не имамъ, да егда возмутится
вода, ввержет мя в купель, здесь нет первой части речи: всеконечно хощу, и сего ради
седя здесь ожидаю возмущения воды, не толко не имею человека и пр. речь пропус-
тителная являетъ смущенной и безпокойной Дух беднаго и несчастнаго человека.
(Священная риторика. Стлб. 1058)
В тексте Глассия постоянно встречаются отсылки к «Grammatica Sacra»,
предшествовавшей части «Rhetorica Sacra» в трактате «Philologia Sacra», и к
примерам, которые он там приводит. Эта же взаимосвязь грамматики и
риторики отражается и в русском переводе, где каждая фигура речи
описана на основе представлений о том, какой частью речи она может быть
выражена и что это может означать для читателя.
4 О создателе «Священной риторики»
Мы не обладаем достаточной информацией для того, чтобы утверждать,
что автор (переводчик или составитель) нам известен, однако выскажем
осторожное предположение. На русский язык этот текст мог быть пере-
веден Иннокентием Дубравицким, автором книги «Rhetorica Sacra»,
изданной в Санкт-Петербурге на латинском языке в 1790 г. Этот учебник
был известен в педагогической среде. В 1791 г. в Санкт-Петербурге были
изданы проповеди Иннокентия «О истинной славе», «О благочестии» и
«О силе примера». На форзаце этой книги сохранилась надпись: «Другу
Ивану Артемьевичу от ректора». К сожалению, нам пока не удалось
установить, кто получил эту книгу.
В Русском биографическом словаре сказано, что Иннокентий
Дубравицкий (1760–1799) обучался в Новгородской духовной семинарии и
преподавал там с 1781 года, а с 1788 по 1795 гг. был ректором и учителем
богословия в Александро-Невской семинарии и законоучителем в училище
Святого Петра (Смолич, 1997, с. 237). В это время Александро-Невская
семинария получила право называться Главной семинарией.
С 1793 г. он стал духовником, наставником и законоучителем Елизаветы
Алексеевны, то есть Принцессы Баденской Луизы Марии Августы (1779–1826),
которая прибыла в Россию в 1792 г., перешла из лютеранства в православие, а
28 сентября 1793 г. стала супругой великого князя Александра Павловича. С 22
октября 1788 г. был архимандритом Новгородского Вяжицкого монастыря. «2130 Е.В. Маркасова
ноября 1796 г. по болезни уволен с пенсиею 1000 р. на покой в Юрьев мона-
стырь, где и умер» (РБС, 1897, с. 116).
Сохранились воспоминания об Иннокентии Дубравицком директора
канцелярии Министерства народного просвещения И.И. Мартынова, который
пишет: «Богословие преподавал нам ректор Иннокентий по Турретину.
Турретин избран ректором по краткости его, а о богословии Феофана он сказал:
«Сие море великое и пространное, но тамо и гады, имже несть числа»
(Мартынов, 1872, с. 79). Таким образом, Иоганн Альфонс Турретин (1671–1737),
швейцарский богослов, знаток лютеранства вызывал больше уважения,
нежели Феофан Прокопович. Эти разносторонние связи с лютеранством (как
на уровне знания учения, так и на уровне личных связей) не являются дока-
зательством того, что именно Иннокентий Дубравицкий перевел текст Глассия,
но дают основание считать, что лютеранская традиция не была ему чужда.
5 Русские риторики XVIII в.: sacra vs humana
Чтобы оценить важность «Священной риторики о тропах и фигурах» в
истории русской культуры, необходимо вспомнить историю риторики в
России предшествующего периода3.
3 На рубеже XVII–XVIII вв. было создано множество риторик, различающихся и степенью
подробности, и целеустановками (Риторика Андрея Белобоцкого (1690-е годы), Риторика
Софрония Лихуда в переводе Козьмы Афоноиверского (1698), Риторика Михаила Усачева
(1699), “Риторическая рука” Стефана Яворского (1705), «Об искусстве рито-
рическом десять книг» Феофана Прокоповича (1706), риторика Козьмы Афоноиверского
(1710), «Краткое изявление слова яко же церковнаго, тако и гражданскаго» Георгия Да-
нииловского (1720-е годы), старообрядческая Риторика-свод (1730–1740-е годы)
(Аннушкин, 2003; Живов, 1987; Буланин, 2002; Маркасова, 2003).
Центральное место в истории риторики XVIII в. занимает Риторика М.В. Ломоносова
“Краткое руководство к красноречию” (1748) (первый ее вариант под названием “Краткое
руководство к риторике” оставался в виде рукописи вплоть до 1795 г.). Однако, несмотря на
авторитетность этого текста в последующий период, степень его самостоятельности по
отношению к западной традиции оценить пока трудно. Известно, что автор использовал
риторики Н. Коссена, Ф.-А. Помея, И.-К. Готшеда (Костин, Лемешев 2017; Лемешев, 2016).
Во второй половине XVIII в. исследователи отмечают популярность Риторики
И.А. Эрнести, служившей основой для преподавания риторики в Москве учеником
М.В. Ломоносова Н.Н. Поповским (до 1761 г.), а после его смерти (на протяжении 30 лет)
А.А. Барсовым, который использовал также учебник И. Ф. Бурга. На этих же авторов
ориентировался и преподаватель красноречия Г.В. Козицкий. «К 80–90-м годам XVIII в.
сформировалась определенная культура русского гражданского красноречия. Эта
культура опиралась на национальную традицию, включая и духовное красноречие, и на
опыт европейских стран.» (Кочеткова, 1977, с. 9).«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 131
Идея противопоставления светского и церковного красноречия не
означала, что эти типы красноречия развиваются изолированно. Русские
риторики предшествующего периода, даже будучи востребованы в
области духовного образования, были насыщены дидактическими мате-
риалами светской тематики. Авторы понимали, что публичное слово, вне
зависимости от сферы бытования, создается по общим законам. Доказа-
тельством этому может служить и название риторики Георгия Дани-
иловского “Краткое изявление слова яко же церковнаго, тако и
гражданскаго” (Маркасова, 2009). «Во проповедниках вижу собратий моих
по единому их риторству, а не по священству», – пишет А.П. Сумароков
(Сумароков, 1781, с. 275). Наиболее полно концепция непротивопо-
ставленности светского и духовного красноречия в плане их техники
воздействия на слушателя разработана Феофаном Прокоповичем,
который показал, что оба типа красноречия используют общие приемы
воздействия на адресата (Маркасова, Николаев, 2020).
В гомилетике, учении о церковной проповеди, тесно связанном с
риториками, существовали две традиции отношения к словесному выра-
жению и функциям самой проповеди: профетическое (основа проповеди –
вдохновение, благодать) и риторическое (основа проповеди – знание
риторики), иногда именуемое августиновским (Певницкий, 1895; Чепик,
1893). Основой для развития последнего направления в Европе были труды
гуманистов, в первую очередь Филиппа Меланхтона, Иоганна Рейхлина и
Эразма Роттердамского.
В России в XVIII в. идея противопоставленности духовности и
образованности оказывает влияние на отношение к элоквенции: это одна из
важных причин сокращения информации о фигурах речи в русских
риториках. Например, в Риторике Георгия Данииловского учение о
словесном выражении изложено конспективно. Здесь нет ни примеров, ни
определений фигур речи. Приближалась эпоха критического отношения к
«пошлым и бездарным» русским риторикам, как охарактеризовал их В.Г.
Белинский. В XIX в. считалось, что изучать фигуры речи необязательно, в
учебниках их списки постоянно сокращались.
Возможность и целесообразность включения фигур речи в учебные
программы духовных учебных заведений зачастую подвергались критике:
составление проповедей, именуемое то искусством, то наукой, сближалось
то с риторикой, то с богословием (Чепик, 1893; Певницкий, 1895). Видимо,
детальное описание фигур в «Священной риторике» 1798 г. уже не соот-
ветствовало запросам времени и не могло вызвать интереса у возможных
последователей.132 Е.В. Маркасова
6 Риторика и грамматика
Приобретение навыков в области использования фигур речи должно было
опираться на грамматику, как это сложилось исторически в рамках три-
виума. Так, в разделе синтаксис Мелетий Смотрицкий объясняет природу
фигуры через понятие нормы: “Образная есть образ глаголания противу
правиломъ синтаксеос, искусныхъ писателей употреблением
утверженный” (Мелетий Смотрицкий, 1619). Такая позиция, связанная с
почитанием “auctoritаtis”, была общим местом в рассуждениях о досто-
инствах языка. Авторы риторик, как и Мелетий Смотрицкий, считают
главным качеством описываемых конструкций отступление от нормы.
Грамматика должна рекомендовать способы достижения граммати-
ческой правильности и краткости, и фигуры убавления остаются единст-
венным узаконенным нарушением грамматической нормы. Мелетий
Смотрицкий пишет о фигурах, строящихся на допустимом нарушении
грамматически безупречных моделей. “Образный” (т. е. фигурированный)
текст может создаваться с помощью реализации разнообразия, зало-
женного в нормативной грамматике. В качестве фигуры воспринимается
все, что искажает образцовую схему, соответствующую представлениям как
о порядке слов, так и о составных частях образцового высказывания. Если
мы принимаем такое толкование, то становится очевидным следующее:
под “нарушением правил” понимается нарушение грамматических правил,
которое могут себе позволить “искусные” писатели. “Искусный писатель”
остается в рамках нормативной вариативности, которую предлагает грам-
матика. Подробное описание фигур убавления и примеры “нарушения
правил” посредством подражания греческому синтаксису представляют
собой контраст по отношению к требованиям риторик XVII – начала XVIII в.,
поскольку в них основу рассуждений о фигурах составляют фигуры
прибавления, а фигуры убавления уходят на периферию классификации.
Аналогом такого осознания соотношений нормы и не-нормы является в
современной науке метод трансформационного анализа. «Можно считать,
что сокращение синтаксически полных сложносочиненных предложений
и, наоборот, восстановление сокращенных является одним из действующих
в языке синонимических соотношений, причем исходными (“ядерными”)
естественно, конечно, признать несокращенные предложения Если
сложносочиненное предложение содержит одинаковые семантические
элементы и может быть подвергнуто сокращению, то в несокращенном виде
оно воспринимается часто как стилистически дефектное… Тем не менее в
некоторых ситуациях полное и частичное восстановление сокращенной«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 133
сочинительной группы оказывается вполне естественной операцией,
реально осуществляемой носителями языка, в частности, при переводе с
одного языка на другой» (Падучева, 1969, с. 8).
Ненормативность фигур убавления (по мнению авторов старых грам-
матик) заключалась в том, что они “убавляли” определенный обязательный
элемент в синтаксической конструкции, а ненормативность фигур при-
бавления – в том, что они неоправданно (уже с точки зрения риторики,
требующей разнообразия) эксплуатировали синтаксическую модель,
считавшуюся в грамматике нормативной (добавляли “лишние” элементы).
Особая роль сокращения «образцовых структур» продемонстрирована в
«Священной риторике о тропах и фигурах».
Краткость изложения сведений о синтаксических фигурах характерна
для европейской грамматической традиции. Например, в Грамматике
Пор-Рояля указаны “четыре особых способа выражения, называемых фигу-
ральными (figurees). Эти способы являются как бы неправильностями с
точки зрения грамматики (irregularitez dans la grammaire), хотя в язык они
порой вносят черты совершенства и красоты. Примеры всех этих фигур
приводятся в грамматиках отдельных языков” (Арно & Лансло, 1991, с. 98).
Здесь речь идет о силлепсе, эллипсисе, плеоназме, гипербате, наличие
которых в речи авторы объясняют тем, что “люди часто в большей мере
следуют содержанию своих мыслей, чем словам, служащим для их выра-
жения и часто ради краткости они отбрасывают что-то из своей речи
или ради изящества опускают слова, кажущиеся лишними, или меняют
естественный порядок слов” (Арно & Лансло, 1991, с. 98).
Еще в античной образовательной системе между грамматикой и
риторикой существовали «спорные области обоюдных притязаний… это
было учение о тропах и фигурах: грамматики вторгались в него, когда вслед
за морфологией и синтаксисом включали в свою программу и стилистику,
без которой нельзя было “толковать поэтов”, а риторы вторгались в него,
когда говорили об “украшении слога” и “возвышении стиля”» (Гаспаров,
1986, с. 92–93). Видение элоквенции как раздела, непосредственно связан-
ного с грамматикой, в русских риториках не прослеживается. В России
существовала специфика в соотношении курсов риторики и грамматики по
сравнению с другими странами и историческими периодами (Успенский,
2003). В XVI в. в европейских странах дублировались примеры в курсах
грамматики и риторики. При этом в грамматике “ошибки” рассматривались
как образцы отступления от грамматической нормы, а в риторике те же
“ошибки” сопровождались иным комментарием: здесь они считались воз-
можной и допустимой реализацией воли автора. В России такой пре-
емственности курсов не было изначально, и, следовательно, не было и134 Е.В. Маркасова
единого устойчивого корпуса цитат, служащих для демонстрации разных
фигур речи. Даже в риторике, приписываемой Макарию (а эта риторика
теснее прочих связана с грамматикой), “вводится важное различение диа-
лектики и риторики, а не грамматики и риторики, как этого можно было бы
ожидать” (Лахманн, 2001, с. 60). В XVIII в. русская грамматика как образо-
вательный предмет имела слабые позиции, почти не изучалась. Таким
образом, лингвистическая составляющая «Священной риторики» 1798 г.
была для этого периода слишком специфичной.
После выхода в 1660 г. «Всеобщей и рациональной грамматики
Пор-Рояля» А. Арно и К. Лансло («Grammaire générale et raisonnée contenant
les fondemens de l’art de parler, expliqués d’une manière claire et naturelle») в
европейской традиции многое изменилось. Составители считали «недо-
статочным чисто описательный подход к языку и стремились создать
объяснительную грамматику» и видели «значение «Грамматики Пор-Рояля»
прежде всего не в предписаниях, а в объяснениях ранее уже описанных
явлений языка» (Алпатов, 2018, с. 39). Согласно «Грамматике Пор-Рояля»,
люди могут и должны воздействовать на свою речь, поскольку она не
является раз и навсегда данной, так как подвергается человеческому воз-
действию. Универсальная грамматика в конце XVII–начале XVIII вв. стала
основой для аналогичных представлений в области риторики: риторика
тоже должна быть универсальной, поскольку она пользуется теми же
мыслительными операциями, оформляемыми словесно, что и всеобщая
грамматика (Лахманн, 2001, с. 163).
Особый интерес для истории русской риторики в связи с этим
представляет “Слово о богатом, различном, искусном и несхотственном
витийстве” В.К. Тредиаковского, в котором автор рассуждает о
“наиразличнейших элоквенциях” у разных народов и сомнительности
обобщающих характеристик элоквенции применительно к национальным
традициям или историческим периодам: “Но может быть кто спросит у
меня: откуду бы происходило толикое несхотство красноречия в каждой
особе? Знаю, впрочем, что многие некоторую общую разность
поставляют, и приписывают оную природе целаго народа. Но ежели бы сие
праведно было, то бы витии одного народа не разнилися между собою.
Когда всеконечно разнится еврейский язык от греческого, сей равным же
образом от латинскаго, то всеконечно надобно, чтоб сии языки имели
разную элоквенцию в рассуждении одного языка с другим” (Тредиаковский,
1745, c. 53). Это высказывание говорит о том, что российской риторической
традиции коснулась общая тенденция: от идей универсальных грамматик
надо было перейти к поиску универсальной риторики.«Священная риторика о тропах и фигурах» из собрания РНБ 135
7 Заключение
Перевод знаменитого трактата Глассия, выполненный неизвестным
автором, был бы актуален либо раньше (в период активного использования
Грамматики Мелетия Смотрицкого), либо позже (в период развития
структуралистских идей), но, к сожалению, он остался невостребованным.
«Священная риторика» 1798 года представляет собой ценный источник
по истории лингвистических учений, включивший в себя самое подробное
для своего времени описание фигур речи на русском языке. Фигуры
речи анализируются с точки зрения их грамматического оформления, что
дает возможность для изучения в историческом аспекте такого явления,
как проективность синтаксических структур. В рукописи мы видим грам-
матический комментарий, соединенный с элементами контекстуального
анализа и – шире – с дискурсивным подходом.
Поскольку кроме основного источника («Rhetorica Sacra») у составителя
рукописи были и дополнительные, необходимо академическое издание
текста «Священной риторики» с детальным комментарием, которое поз-
волит по-новому взглянуть на историю рецепции европейской граммати-
ческой традиции в России.
Список литературы и источников
Allgemine Deutsche Biographie. (1879). Leipzig. Bd.9, 218–219.
Burnett, S.G. (2011). Lutheran Christian Hebraism in the Time of Solomon Glassius (1593–1656). In
C. Bultmann & L. Danneberg (Eds.), Hebraistik – Hermeneutik – Homiletik. Berlin, Boston: De
Gruyter, 441–467.
Caussinus, N. (1637). De eloquentia sacra et humana. Editio quinta, non ignobilior pracedentibus.
Lugduni.
Алпатов, М.В. (2018). История лингвистических учений. 5-е изд. перераб. и доп. М.: Юрайт.
Аннушкин, В.И. (1996). Каталог русских рукописных риторик XVII–XVIII вв. Риторика, 3(1),
162–172.
Аннушкин, В.И. (2003). Русская риторика: исторический аспект. М.: Высшая школа.
Арно, А., & Лансло, К. (1990). Грамматика общая и рациональная: (Грамматика Пор-Рояля).
М.: Прогресс.
Архимандрит Августин (Никитин). (2003). Лютеранская церковь св. Петра (Петрикирхе). Нева,
(10), 236–240.
Богданов, К.А. (2010). Антропология контекста: к истории «общепонятных понятий» в
филологии. Новое литературное обозрение, (2), 12–30.
Буланин, Д.М. (1991). Античные традиции в древнерусской литературе. München: Verlag
Otto Sagner.
Вомперский, В.П. (1988). Риторики в России XVII–XVIII вв. М.: Наука.136 Е.В. Маркасова
Гаспаров, М.Л. (1986). Средневековые латинские поэтики в системе средневековой
грамматики и риторики. In M.Л. Гacпapoв (отв. peд.), Проблемы литературной теории
в Византии и латинском средневековье. М.: Наука, 91–173.
Живов, В.М. (1996). Язык и культура в России XVIII века. М.: Наука.
Костин, А.А., & Лемешев, К.Н. (2017). “Краткое руководство к красноречию” М.В. Ломоносова:
история первого издания (1748 г.). Slověne = Словѣне, 6(2), 310–346.
Кочеткова, Н.Д. (1977). Радищев и проблема красноречия в теории XVIII века. In XVIII век.
Вып. 12. Ленинград: Наука, 86–104.
Лахманн, Р. (2001). Демонтаж красноречия: Риторическая традиция и понятие
поэтического. СПб.: Академический проект.
Лемешев, К.Н. (2016). Источники примеров в «Кратком руководстве к красноречию» М.В.
Ломоносова: сентенции Сенеки в русском переводе. Вестник «Альянс-Архео», (13),
54–63.
Маркасова, Е.В., & Николаев, С.И. (2020). Введение. In Феофан Прокопович, Об искусстве
риторическом десять книг. (Г.А. Стратановский, пер.; С.И. Николаев, отв. ред.; Е.В.
Маркасова & С.И. Николаев, подгот. текста.). M.; СПб.: Альянс-Архео, 3–12.
Маркасова, Е.В. (2009). Риторика Георгия Данииловского. Acta Linguistica Petropolitana:
Труды ИЛИ РАН: T. 5. Ч. 3, 39–73.
Мартынов, И.И. (1872). Записки. In В. Кашпирев (pед.), Памятники новой русской истории:
Сборник статей и исторических материалов: Т. 2. СПб.: Тип. Майкова, 68–182.
Маслюк, В.П. (1983). Латиномовнi поетики i риторики XVII – першої половини XVIII ст. та їх
роль у розвитку теорiї лiтератури на Украiнi. Київ: Наукова думка.
Падучева, Е.В. (1969). О сокращении сочинительных групп с повторяющимися элементами.
Научно-техническая информация, Сер. 2(2), 56–64.
Певницкий, В.Ф. (1895). Из истории гомилетики: Средневековые гомилетики. Киев: тип. Г.Т.
Корчак-Новицкого.
Санчес, Ф. (1985). “Минерва”, или О первоосновах латинского языка. In Л.А. Малявина, У
истоков языкознания нового времени. М.: Наука, 99–110.
Смолич, И.К. (1997). История Русской Церкви: 1700–1917. М.: Валаамский монастырь.
Смотрицкий, M. (1619). Грамматики Славенскиа правилное синтагма. Евье.
Соболевский, С.И. (2013). Греческий язык библейских текстов: Κοινή. М.: Изд-во
Московского Подворья Троице-Сергиевой Лавры.
Сумароков, А.П. (1781). О российском духовном красноречии. In А.П. Сумароков. Полное
собрание всех сочинений: Ч. 6. М., 275–284.
Тредиаковский, В.К. (1745). Слово о богатом, различном, искусном и несхотственном
витийстве. СПб.
Успенский, Б.А. (1988). Отношение к грамматике и риторике в Древней Руси (XVI–XVII вв.). In
Б.Б. Пиотровский (отв. ред.), Литература и искусство в системе культуры. М.: Наука,
208–224.
Чепик, М. (1893). Опыт полного курса гомилетики. М.: Тип. Д.И. Иноземцева.Вы также можете почитать
